Премьера “московской версии” балета “Ромео и Джульетта” состоялась в самом конце года. В тетради записано :
“Декабрь. 23-го “Ромео”, Габович, вечер. Джульетта. Худ. совет.
28-го “Ромео”, Габович. Премьера.”
Спектакль в конце 50-х видел Питер Брук: “ Я считаю, что виртуозность в танце, взятая сама по себе, тоже ничего не значит. Но вот в свой последний приезд в Москву я видел Уланову, исполнявшую партию Джульетты. Она меня поразила, нет, не совершенством техники, которое никто не взялся бы оспаривать. Меня поразило, как эта сравнительно немолодая женщина смогла передать чувство юной девушки к своему возлюбленному с такой чистотой, какую мне никогда раньше не доводилось встречать”
1947 г. — январь, успех спектакля нарастает, на него приглашают высоких гостей, в тетради есть запись:
“1947 год. Март. 25-го. “Ромео”. Габович. Министры Англии, Америки, Франции и СССР.
Июнь 7-го получен Сталинская премия первой степени за “Ромео”.
Сентябрь 6-7-е. Праздник 8— дет Москвы. Концерт в Большом театре.
Чайковский “Русская ( из “Конька-Горбунка”). Преображенский”
1948-1949 гг. — как всегда, много работает. Выступает в разных городах: Ленинград, Иваново, Ярославль, Киев, Минск, Таллин, Рига, Вильнюс, Каунас, ее узнают зрители Венгрии — Будапешт, Сегед, Дебрецен, Чехословакии — Братислава, Острава, Прага. Все города аккуратно перечислены в тетради , как всегда, не забыта дата:
“1948. 16-го мая, 20 лет окончания школы. Июнь. 6-го юбилей Пушкина (150 лет) Концерт в Большом театре, 3-й акт “Фонтана”. 9-го — 20-ое, больнице. Закрытие сезона. 10-го сентября 1949 года. 30 лет с момента поступления в балетную школу.”
Санкт-Петербургское хореографическое училище Уланова любила, помнила всегда и в начале 90-х передала в его музей некоторые костюмы и аксессуары. Открытие 1 сентября очередного сезона Большого театра тоже отмечено в тетради:
“9-го “Медный всадник”. Параша. Габович — Евгений. Премьера.”
Балет “Медный всадник” создавался композитором Р. Глиэром, постановщиком Р. Захаровым, и балетмейстером П. Аболимовым. В сложном и монументальном спектакле Уланова в роли Параши следовала за пушкинской поэтической интонацией:
“Многие считают, что Параша в балете прежде всего должна быть проста, да, проста, но в высшей степени поэтична. На это толкает меня сам Пушкин, ведь Параша — это тот идеал, который рисовался бедному Евгению в его мечтаниях. А может ли идеал быть не поэтичным?…
И гениальная поэма Пушкина, и музыка Глиэра, и, наконец, встреча двух влюбленных в белую петербургскую ночь — все это, я считаю, дает мне право облагородить и опоэтизировать образ моей героини.”
Октябрь — поездка в Италию, впервые видит Рим, Неаполь, Турин. В программе концертов — “Лебедь” Сен-Санса и “Русская” на музыку Чайковского. Верону — родину своей Джульетты Уланова посетит гораздо позже, когда поедет туда в туристическую поездку. Заканчивался сезон Большого театра премьерой:
“Декабрь. 27-го генеральная репетиция. “Красный мак”
30-го “Красный мак”, Тао Хао. Кондратов, Тао Хоа, Кондратов, Корень. Премьера.”
В Ленинграде в 1927 году Уланова была юной и видела балет “Красный мак”. Теперь его переименовали в “Красный цветок” и Уланова танцует партию Тао Хоа. Б.А. Львов-Анохин в своей книге “Галина Уланова” пишет:
“В 1949 году было уже трудно сделать убедительной несколько наивную стилизацию “Красного мака”. Нужны были такт, безупречный вкус Улановой, чтобы привнести в партию стиля, не мишурный подделки под него”.
1950 год, корреспондент американской газеты “Нью Йорк таймс” Гаррисон Солсбери оказался 4 апреля 1950 года в Большом театре на спектакле “Жизель” и 5 апреля в дневнике записал: “ Как можно записать на бумаге этот сон? Я не могу, это ясно. Единственное могу предложить: приехать в Москву, прийти в Большой театр и посмотреть Уланову в “Жизели”. Это невероятное, фантастическое совершенство совершенства, невероятная мечта, ставшая явью, крылья бабочки, коснувшиеся ресниц, платье, как тончайшая паутинка в бриллиантах, поэму столь прекрасная, что болит сердце, чуть слышная песня. Это самое захватывающее и прекрасное, что довелось мне в жизни увидеть. … Говорят о семи чудесах света. Вот оно — это чудо света!”
Перевод этих строк из дневника Алексей Симонова 16 ноября 1992 года передал Улановой. Год оказался не только, как всегда, насыщенным работой, но и горестным:
“Ленинград. 12-го ноября. “Фонтан”. Габович. Утро. Вечером 10 ч. 30 м. Умер папа.”
“Он никогда нигде не говорил о своем и чьем бы то ни было отношении к театру, никогда не “агитировал” за него и вообще был на редкость немногоречивым человеком — сдержанным и даже замкнутым.”
Наверное, он бы очень удивился, Уланова напишет:
“Наша совместная с Михаилом Марковичем Габовичем работа началась с шекспировского балета. В ходе постановки “ Ромео и Джульетты” Прокофьева мы столкнулись с известными трудностями: видимо сказались профессиональное воспитание, полученное в разных школах, и то, что я уже выступала в роли Джульетты в Ленинграде, а для Габовича роль Ромео была совсем новой. Поэтому наша работа налаживалась не сразу и если кто-нибудь стал превозносить его как артиста, режиссера, человека, преданного театру до последнего дыхания. Служение сцене и было его дыханием — таким же естественным и само собой разумеющимся процессом, это и была его жизнь. Он очень любил ее, эту жизнь театра, как, впрочем и всякую иную, — любил свою семью, всегда и всячески старался облегчить жизнь маме, очень внимательно и нежно, правда, почти без всяких внешних проявлений, относился ко мне, и я, без поцелуев и ласковых слов, знала об этом так же верно, как то, что по утрам встает солнце, а вечером зажигаются звезды”